Владислав Крапивин - Та сторона, где ветер [с иллюстрациями]
– А может быть, он не утонул, – тихо сказал Илька. – Может быть, он все подстроил, сумку на берегу оставил, а сам сбежал. Он в прошлом году в Африку собирался, у меня рюкзак просил.
– Брось! – серьезно сказал Генка. – Даже его мать сейчас так не думает.
«Яшка умер», – отчетливо подумал Илька и закрыл глаза. Он попытался представить мертвого Яшку-Воробья, но не смог.
Илька не боялся размышлять о смерти. Он относился к ней серьезно и спокойно. С печалью, но без страха он вспоминал, как хоронили отца.
Но Яшку он помнил только живым. Веселым. Вместо Яшки представился почему-то застреленный фламинго, а потом, совсем некстати, вспомнился разговор с дядей Володей: «Это же не воробей. Сравнили пень с ярмаркой…»
– Наверно, еще Шурка знает про это… про птицу, – перебил Генка Илькины мысли. – У него голова всем чем хочешь набита. Ты покарауль, когда он из школы пойдет, и спроси.
– А он уже шел из школы. Совсем рано. Я видел.
– А, верно! – вспомнил Генка. – Ребята говорят, что его с уроков прогнали.
Илька дернулся в форточке:
– Врешь!
Генка засмеялся.
– Нет, правда. Потеха!
Илька обиделся за Шурика:
– Никакая не потеха! За что его выгнали? Он же отличник.
– Вот это и смешно, – объяснил Генка. – Если бы меня прогнали, тогда ясно. А за что его? Говорят, поругался с учителем… Да ладно, обойдется… А зачем тебе эта фламинго?
– Надо, – хмуро сказал Илька, потому что сам толком не знал зачем.
– В биологическом кабинете у нас карта есть. На ней все звери показаны, где они живут. Прямо так и нарисованы: львы в Африке, тюлени на Севере…
– И птицы?
– И птицы.
– В кабинет нас не пускают, – опечалился Илька. – Да я и в школу в этом году не пойду, наверно. Четыре дня до каникул.
– Ну, в магазин учебных пособий сбегай, там все карты продаются.
– Точно? – с беспокойством спросил Илька.
Он уже ясно представлял громадную карту, усыпанную фигурками львов, медведей и крокодилов.
– Точно, – сказал Генка. – Мы зимой с рисования сбежали и пошли в этот магазин скелет смотреть. Я там эту карту видел. Копеек сорок или пятьдесят стоит.
– Подожди! – крикнул Илька и исчез из форточки.
Отыскал в ящике стола свой новенький полтинник, зажал в кулаке и снова кинулся к окну.
– Гена! Купишь карту, ладно? Вот, есть деньги.
Генка озадаченно заморгал.
– Ни фига!.. Это, значит, мне топать в магазин?
– Ну Ген… – проникновенно сказал Илька.
– Чего «Ген»! Думаешь, охота за тридевять земель тащиться?
– Скелет смотреть охота была, – упрекнул Илька.
– Скелет… Тогда все равно делать было нечего.
– А сейчас?
– Сейчас у меня ботинок жмет…
Илька внимательно посмотрел на Генкины ноги.
– Ты вчера в этих ботинках в футбол играл. Не жали?
– Чтоб ты провалился! – мрачно сказал Генка. – Давай сюда деньги…
Когда ждешь, время тянется медленно, как застывший резиновый клей.
Илька чуть не протер носом стекло в окне. Потом решил, что магазин закрыт на учет, или Генка потерял деньги, или какие-нибудь хулиганы отобрали у него карту. От таких горьких мыслей ангина снова заскребла ему горло. Илька лег и отвернулся к стене.
Тогда кто-то легко стукнул по стеклу.
Илька птицей метнулся к окну. И от огорчения чуть не заплакал: там стоял не Генка, а Шурик.
Шурик знаками показал: открой форточку. Илька взгромоздился на подоконник и открыл. И спросил сиплым от обиды голосом:
– А Генка? Ты Генку не видел?
– Видел, – сказал Шурик. – Возьми, пожалуйста, карту.
И только после этих слов заметил Илька, что у Шурки в руках большая бумажная труба.
– Купили! – возликовал он.
– Да нет, не купили, – сказал Шурик. – В магазине таких сейчас нет. Генка ко мне зашел. У меня разных карт целый ворох. Ну, вот эту нашли. – Он просунул в форточку трубу. – У нее один край помят, но не очень. Зато уже склеенная карта. А новую пришлось бы из четырех листов склеивать.
Подумаешь, край помят! Карты дальних экспедиций и плаваний, наверно, еще не так бывают помяты! И дожди барабанят по ним, и колючие искры костров прожигают их навылет…
– Ой, Шурка, спасибо! – шепотом сказал осчастливленный Илька.
– Да ну, пустяки. Подожди, я чуть не забыл. Гена сказал, что пятьдесят копеек тебе завтра отдаст. А сейчас он на них два билета в кино взял.
При чем здесь пятьдесят копеек! Скорее бы развернуть карту!.. Но так нельзя: нехорошо оставлять под окном Шурика.
А вежливый Шурик поинтересовался:
– Как твое горло? Все болит?
– Ни капельки! Только на улицу нельзя. И ко мне никому нельзя заходить: инфекция.
Шурик сочувственно вздохнул.
– Лучше бы уж в школе весь день сидеть, – печально сказал Илька. И вспомнил: – Ой, Шурка! А правда, тебя сегодня выгнали?
– Было!.. – с усмешкой сказал Шурик. И вдруг сделался немного похожим на Генку. Посмотрел мимо Ильки, холодно и как-то упрямо. И словно мускулы напружинил под рубашкой. А какие у него мускулы! Почти как у Ильки.
«Не надо спрашивать», – подумал Илька.
Но Шурик сказал сам:
– Глупая история вышла. Из-за Яшки.
– Из-за Воробья? Как это?
– Да так. Из-за разговора. На истории. Есть у нас учительница. Ты, наверно, ее видел: такая, с бородавкой.
– На носу бородавка…
– На носу… Изображает из себя профессоршу, а на самом деле… Вспоминать не хочется! Не столько по истории рассказывает, сколько лекции по воспитанию читает. Тоска заупокойная!..
«Ну и Шурка!» – ахнул про себя Илька.
– И сегодня тоже завелась… – Шурик передохнул и гнусавым голосом начал: – «Мне совершенно непонятно легкомыслие и беспечность нынешних школьников. Совершая необдуманные поступки, они не желают представить, какой результат может повлечь за собой такой поступок. У вас уже есть печальный пример. Воробьев из четвертого класса „А“ неосторожно вел себя на берегу и, как установило следствие, сорвался и погиб. А зачем, спрашивается, он…» Тьфу! Мне противно стало. Я поднялся и спрашиваю: «Откуда вы знаете?» А она: «Что именно?» – «Ну, то, что он погиб из-за легкомыслия. Ведь никто не видел, как он погиб». А она давай опять тянуть: «Достаточно знать его характер, чтобы сделать выводы. Известно, сколько неприятностей он доставлял педагогам». Тут наша одна девочка говорит: «А Галина Николаевна плакала, когда узнала про Воробьева…» А историчка в ответ: «Ну что же, мне тоже жаль этого мальчика…» А ведь ей, Илька, нисколечко не жаль! Это сразу видно. Тут меня будто дернули за язык. Я перебил и говорю: «Однако у него было одно хорошее качество. Он никогда не говорил подлостей про тех, кто умер…»
Шурик нервно засмеялся и быстро взглянул Ильке в лицо. Илька висел на форточке, приоткрыв рот от изумления и восторга.
Шурик вздохнул.
– Ну вот… У нее даже бородавка побелела. Она губами пошлепала и говорит: «Я б-буду, Черемховский, н-настаивать, чтобы в-вы не присутствовали на моих уроках. П-па-а-трудитесь выйти».
– А ты? – выдохнул Илька.
Шурик пожал плечами.
– Потрудился…
Илька подумал и серьезно сказал:
– Шурик, ты молодец. А что теперь будет?
– Да ничего, наверное, не будет. До конца года три урока по истории осталось. Переживу.
– А дома? Тебе не влетит?
– Что значит «влетит»? Мне в общепринятом смысле вообще не влетает никогда. А впрочем, не знаю. Видишь ли, со мной первый раз такая история.
Илька почувствовал, что переплет рамы сильно давит ему живот. Неудобно торчать в форточке, лежа животом на тонкой перекладине. Илька завозился.
– Иди в комнату! – спохватился Шурик. – Ты же можешь опять простудиться! Я тоже пошел, мне пора.
И он исчез, вежливо сказав «до свидания».
Илька прыгнул на пол. Бумажная труба лежала у его ног. Илька не разворачивал. Что-то слишком тяжелой стала голова. Может быть, снова поднимался жар? Обо всем думалось сразу: фламинго, Яшка, обрыв, Шурик, его учительница… Все перепутывалось…
Илька тряхнул головой. Все-таки карта перед ним. Вот она. С открытыми тайнами зверей и птиц. Сейчас… Тоненькой стрункой начинало в нем звенеть радостное нетерпение. Сейчас…
Он встал на колени и прижал у карты один уголок. Потом катнул от себя трубу. Карта развернулась сразу: легко, почти без шелеста. Лишь края чуть приподнялись над полом.
Илька вздохнул как от встречного ветра. И засмеялся.
Ну поймите Ильку. Никогда-никогда он не видел вблизи таких громадных карт. Ребятам постарше они, конечно, знакомы, а он, второклассник, где мог их увидеть? И вдруг с размаху развернулся перед ним удивительный синий мир. Синий и пестрый. Словно в полутемной комнате бесшумно упала стена и открылись за ней незнакомые страны.
